В конце семидесятых наша героиня Полина Иванцова сменила работу в научном институте на место за маникюрным столом. Советские женщины — не какие-нибудь «замызганные француженки». Оказывается, очереди к маникюршам выстраивались с утра, хотя это и не входило ни в какой соцпакет или стандарт бытовой советской жизни. О чаевых, условиях и блате — рассказ Полины Иванцовой.
Несколько лет назад Полина Иванцова вышла на пенсию. Работала бы и дальше, но стало подводить зрение. Для мастера маникюра глаза так же важны, как и уверенность рук, поэтому наша героиня сменила сидячий образ работы на активный пенсионерский отдых: дом, огород, внуки.
— В парикмахерскую №2 я пришла в 1979 году, — рассказывает Полина (к слову, минская парикмахерская на Кирова, 1, напротив вокзала работает до сих пор). — До этого успела шесть лет отработать техником в Институте почвоведения и агрохимии. Кругом наука, профессора…
Советская система поощрений, конечно, была не без издержек. За свою работу в институте Полина Иванцова получала 70—80 рублей в месяц. Спустя время, работая мастером маникюра, она станет получать в три-четыре раза больше.
— Меня мама толкала: «Что это за зарплата такая!» — вспоминает Полина. — Через знакомую я пришла устраиваться в парикмахерскую №2. Крутое по тем временам место. Все туда приходили на работу «от кого-то» и по рекомендации. Людей с улицы не брали.
Рабочие места в парикмахерской появлялись крайне редко. Традиционно прибыльная сфера обслуживания населения оберегалась.
— Пятеро мастеров в женском зале, столько же в мужском, четыре маникюрши, уборщицы, кастелянши — за исключением пары человек, все евреи: ухоженные, статные, умные. К ним ходили за прическами, маникюром, общением и, конечно, за кулинарными рецептами. Они без капли сомнения учили меня жизни, и я им до сих пор благодарна. Многим из них давно пора было уходить на пенсию, но они не спешили. И лишь когда открылась тропинка в Израиль, стали потихоньку собираться. Так появлялась возможность устроиться на свободное место.
Учиться было негде — садись рядом, смотри и запоминай. Через пару недель, сделав маникюр маме, подругам и соседям, я взяла первого клиента.
Маникюр стоил 22 копейки — чистка без покрытия. За 30 копеек можно было сделать с покрытием. Столько же стоил комплект батон плюс черный хлеб. Дешево? Да. Сегодня я бы не пошла на маникюр, будучи пенсионеркой.
У нас был план — 7 рублей за смену. Посчитайте, сколько чисток надо было сделать. И не лишь бы как, а чтобы клиентуру наработать.
С инструментом была беда. Жидкие лаки давали исключительно страшных цветов. По качеству они были больше похожи на строительные краски. Но цветов 20 на столе должно было стоять — смешивали, мудрили. Чтобы было красиво, покупали в аптеке баночки с вазелином. Вазелин вымывали, а баночки заполняли лаком. Ставили все в какие-нибудь коробочки из-под импортных конфет или печенья. Потом появились французские духи «Клима». Когда духи заканчивались, клиенты приносили нам пустые бутылочки. В них мы наливали лаки. Рабочее место преображалось.
Еще позже на рынке появились импортные лаки, мы покупали их за свои деньги. Клиент мог согласиться на советский лак по официальному прейскуранту, а мог тихонько доплатить нам за импортный.
Больше всего в парикмахерской зарабатывали мастера женского зала, особенно в сезон, когда начинались укладки, завивки, покраски, — в день можно было получить до 25 рублей. Моя официальная зарплата была 140—160 рублей, не считая «левых» денег. Это сегодня чаевые легальны, а раньше начальство смотрело на них по-другому.
Хорошо помню, как мне впервые оставили 15 или 20 копеек на чай. Меня это оскорбило. Но еврейские коллеги быстро остудили: подожди, потом будешь обижаться, что мало положили. Фактически я стала получать в несколько раз больше, чем в институте.
Однажды в зал с ребенком за руку пришла солидная женщина. Представилась женой председателя горисполкома и сказала постричь внука без очереди. Парикмахер Аркаша, указав на конец очереди, ответил: «Ленин — и тот в очереди стоял». Да, мы являлись, что называется, «полезными» людьми.
Я приходила на работу без двадцати семь утра и видела толпу перед дверью: студенты, рабочие, пенсионерки, цыгане. Стояли живой очередью, запись была условная. Если кто-то из VIP входил через черный ход, то его просто вписывали задним числом. А чтобы народ из очереди не стал возмущаться, уборщица выносила к черному ходу простынь. И дорогой клиент заходил в зал уже в образе — мол, «в работе».
Директора магазинов, профессора БГУ, жены чиновников… Мы получали встречные льготы. В магазины заходили как домой. Забегает уборщица: в соседний магазин завезли колбасу! Берем простынь, заходим через черный ход и выходим с полным мешком. Взвешивание, оплата — все потом.
В конце восьмидесятых парикмахерская №2 закрылась на ремонт, а Полина Иванцова перешла в другой, еще более известный салон — «Александрина».
— О своих коллегах могу сказать только хорошее. Нам удалось получить в руки, поддержать и развить сильную школу маникюра. В условиях дефицита и отсутствия инструментов мы умудрялись показывать удивительные результаты. Своя клиентская база не была официальной целью. Но только так в СССР формировался первый опыт услужливых и внимательных исполнителей.
Девяностые для маникюрш — уже совсем другие времена. На рынке появился инструмент, лаки. Стали чаще приходить мужчины, были и бизнесмены, и бандиты, и обычные люди. Александр Солодуха подъезжал на Mercedes, ставил нам кассету со своими песнями — слушали. Волосы у него всегда были не очень шикарные, но человек он общительный и жизнерадостный. Были депутаты, артисты, ученые…
— Вы тоскуете по СССР?
— Вы что! Нет, нет и нет! У нас часто собирались гости, и накрыть стол было настоящей бедой. Мы могли зайти к директору магазина, но если у него самого пусто, то чем он поделится? Постоянная беготня, хапун, дефицит. Я только из-за этого даже думать не хочу о прошлом. А серпантин из очередей в конце месяца? Была ли моя семья обеспеченной? Был телевизор, «Жигули», появился видеомагнитофон. Но это что, богатство? Поэтому я по СССР и не тоскую.
